Один из сурского гнезда.

Всякое описание судьбы реально жившего человека всегда относительно. Никто, кроме Господа, не может знать нравственных причин поступков другого человека, если только он сам не оставит свидетельства о себе.

Мне с героем моего повествования повезло: отец Венедикт Титов активно сотрудничал с редакцией Архангельских епархиальных ведомостей в начале XX века и оставил большое эпистолярное наследие. Он вообще любил писать – длинными предложениями, с множеством причастных и деепричастных оборотов. Видимо, жизнь сельского священника, размеренная годовыми, недельными и суточными циклами богослужений, приучала к неторопливости, а необходимость говорить проповеди к привычке «изукрасить фразу», как рождественскую открытку. Нам, с «клиповым сознанием последних времён», такая манера выражать свои мысли может показаться странной. Но язык сердца – прост, а он-то всем и важен.

Русское православное духовенство в первой половине прошлого века потерпело сокрушительное политическое поражение и тут же одержало великую нравственную победу. К сути этого парадокса нам возвращаться и возвращаться. Может быть, понимание причин, почему русский народ, народ-богоносец, отвернулся от веры и соблазнился сказками о «царстве божием на земле», удержит нас, живущих в XXI веке, от подобных ошибок. И без сомнения: осознание истоков нравственной силы новомучеников российских добавит искренности в наши молитвы к ним и через них к Богу.

В семье моего героя, у правнука его Юрия Петровича Шишкина и в архиве ФСБ сохранились четыре фотографии отца Венедикта Титова. На первой (по времени) из них отец Венедикт и матушка Антонина накануне венчания, поскольку он ещё без священнического креста. Видимо, он заканчивал в это время Архангельскую семинарию. Если убрать бант и накладные плечики у платья матушки (дань тогдашней моде), то на фото - обычные молодые люди. Но у этих двух всё в судьбе было определено ещё до рождения.

Венедикт, сын священника Холмогорского Успенского женского монастыря Вячеслава Титова, рос, с детства зная, что ему, как и брату Николаю, тоже быть священником. Матушка Антонина, дочь сурского священника отца Феодора Карелина, так же с детства готовилась к роли попадьи. В XIX веке человеку трудно было вырваться из системы сословных отношений, даже, если были серьёзные причины.

6 декабря 1895 года выпускника Архангельской семинарии Венедикта Титова рукоположили во священника Чухченемско-Николаевского прихода Холмогорского уезда, и дальше моё повествование могло бы плавно катится по Справочному листку (ГААО. Ф. 29. Оп. 32. Д. 298.), если бы не одно обстоятельство: матушка Антонина была дочерью сурского(!) священника, доверенного лица[1] святого праведного Иоанна Кронштадтского.

Вячеслав Титов, отец Венедикта, вместе с будущим «всероссийским батюшкой» учился в Архангельской семинарии. Словом, ехать им в Суру – это у молодых «на роду было написано», как говаривали в старину. Ту самую Суру, к названию которой в древних рукописях обязательно добавляли слово «поганую», не потому, что рядом с этой деревней существовал хутор Поганец, но потому, что населяли её язычники. К началу XX века язычников и памяти о них по всей Пинеге почти не осталось, но старообрядцев и в Суре, на родине великого святого, праведного Иоанна Кронштадтского, было достаточно. После 1902 года, императорского Указа «О веротерпимости», их уже не называли «раскольниками», но ярость дискуссии между приверженцами старых церковных традиций и новых, «послениконовских», не уменьшилась. Спорили со священниками, естественно, не сурские крестьяне, их старообрядчество шло скорее от безграмотности. Досаждали приезжие, с настойчивой периодичностью посещавшие Суру, начетчики. Отец Феодор звал зятя не греться в лучах славы знаменитого земляка, а работать.

К 1904-му году и отец Венедикт тоже уже не мальчик. Семь лет служения в Чухченеме и два с половиной года в Островлянском приходе, а особенно заведование Островлянской двухклассной школой[2], одной из лучших школ Архангельской губернии, превратили его в мужа опытного, отца семейства, умеющего трудится много и методично.

Интересное общество священников собралось в Суре в начале XX века, в те годы, когда святой праведный Иоанн Кронштадтский в последние три раза (в 1905, 1906 и 1907 годах) посещал родину.

Встречал его на паперти трёхпрестольного храма отец Венедикт, возможно, как самый представительный. От имени сурян он говорил пространную приветственную речь, после чего дорогой гость в сопровождении земляков и сестёр Сурского Иоанно-Богословского женского монастыря шёл приложиться к местным святыням.

Одновременно с отцом Венедиктом в Суру приехал и его дальний родственник и однофамилец Сильвестр Иванович Титов[3]. Ещё не иерей, поскольку закончил Архангельскую семинарию по второму разряду, он был назначен учителем в сурскую школу. Но с отцом Венедиктом они родственники, друзья и единомышленники.

Намного раньше их начал служить в Суре Георгий Михайлович Макковеев[4]. Сначала диаконом, потом священником в храме Иоанна Богослова в женском монастыре.

В 1906-ом году из Лавельского прихода в Суру был переведён Аифал Иринархович Суровцев[5].

Именно эти священнослужители сослужили святому праведному Иоанну Кронштадтскому в его последний приезд на родину.

Святой праведный Иоанн в свой приезд 1905 года во время службы непостижимым образом угадал о намерении отца Венедикта описать его пребывание в Суре в назидание другим и благословил[6].Надо ли говорить, что два-три дня проведённые со святым человеком были для отца Венедикта и великой практикой и великим опытом. Современники оставили множество описаний молитв святого праведного Иоанна, но одно дело знать, читать, слышать от других, другое – видеть самому, стоять рядом, молиться вместе с ним.

Дом священника Сурского монастыря. Современный вид.

Иоанн Кронштадтский был всё время среди людей и мог в обыкновенной беседе (см. описание его приезда в 1905 году) обронить фразу, которую позже назовут прозрением. Тогда, в 1905-ом году, сидя на скамейке в летовской роще (в Троицком монастырском скиту, удалённом от глухой пинежской деревни на 18 километров в тайболу) он предупреждал о той беде, что обрушится на страну через двенадцать лет, но его слышала вся Россия.

Отец Венедикт не просто запоминал и записывал его слова. О каждом приезде дорогого гостя он составлял подробные отчёты для читателей Архангельских епархиальных ведомостей, т.е. переживал всё заново.

Добавлю ещё: после своей смерти святой праведный Иоанн Кронштадсткий завещал свои личные богослужебные книги библиотеке Сурского прихода[7]. То есть, отец Венедикт пользовался книгами своего учителя. Понимающий понимает.

Отец Венедикт служил в Сурском приходе до 1912 года. Мне показалось, что в семейном плане это были самые счастливые его годы. В Суре родились ещё три дочери: Лариса, Мария и Вера. Он много работает, много печатается. Школа, которой он руководит, при всех проверках признаётся одной из лучших школ губернии. В 1909 году его награждают скуфьёй и объявляют благодарность «за заботливое отношение к нуждам школы и усердное преподавание Слова Божия. В следующем, 1910-ом году его снова отметили благодарностью за «предоставление в комитет живых, назидательных, задушевных и общедоступно изложенных проповедей». В 1911 году архиерей благодарит его, «как ревностно потрудившегося на миссионерском поприще»[8].

С Иоанно-Богословским монастырем и его настоятельницей игуменией Порфирией отцу Венедикту удалось сохранить хорошие отношения. Владыка Нафанаил назначил его, уже священника Покшеньгского прихода, в помощь архангельскому протоиерею Василию Аристову провести ещё одну проверку «дела сурских монахинь» и практически закрыть его[12].В конце 1911-го года, начале 1912-го в Суре разворачивается нехорошая история, получившая в светской печати название «Бунт монахинь»[9]. Собственно, история развивалась в монастыре, и поначалу к отцу Венедикту отношения не имела. (Подробнее о ней можно прочитать в книге монахини Евфимии «Очерки из жизни православных северных женских монастырей середины XIX – начала XX веков» - Н.С.) Но в результате её Георгий Макковеев был отправлен служить на родину, в с. Шетогорское, а вместо его в Иоанно-Богословский женский монастырь назначили нового священника – заштатного протоиерей Павла Богдановича. Вовремя отсутствия игуменьи монастыря он сделал ряд распоряжений, которые не понравились матушке Порфирии. Игуменья, человек уже немолодой и строгих правил, отнеслась к ним очень эмоционально – написала жалобу на имя владыки Михея с просьбой отправить её на покой. Но далее последовал Указ консистории о проведении в Сурском монастыре проверки финансово-хозяйственной деятельности (Указ № 12198 от 16 декабря 1911 года )[10] и формировании с такой целью комиссии под председательством протоиерея Богдановича. Членами комиссии консистория назначила Венедикта Титова и второго сурского приходского священника Аифала Суровцева. Комиссия сделала своё дело, В. Титов и А.Суровцев подписали акт. Консистория в настоятельной форме предложила матушке Порфирии дать развёрнутые объяснения по поводу некоторых трат, что она и сделала: чётко и обстоятельно, на семи листах амбарной книги, не оставляя ни каких сомнений в честности и порядочности своих действий. История имела место быть, и мне кажется, была причиной того, что Венедикт Титов был переведён, по его просьбе, служить в Покшеньгу[11]. Аифал Суровцев позднее был перемещён в Кевролу. Сильвестр Титов ещё раньше был назначен священником в Верхнюю Койдокурью.

Матушка попросила, и он с удовольствием выполнил историко-архиологическое исследование «Отец И.И.Сергеев (Кронштадтский) и основанный им Сурский Иоанно-Богословский женский монастырь», в котором не допустил ни одной фразы, бросающей тень на репутацию обители[13].

В 1914 году мобилизованные на войну нижние чины Никитинской волости (Покшеньга) собрали от себя 50 рублей и послали их переводом на его имя. К переводу присовокупили письмо, в котором просили «приобрести на эти деньги икону Покрова Пресвятой Богородицы, поставить её в паперти Покшенгского храма и совершать перед неё молебны о даровании им победы и благополучном возвращении восвояси».

Отец Венедикт поехал в Суру. Сестры Иоанно-Богословского женского монастыря отнеслись к их просьбе с пониманием, и к 20-му февраля в иконописной мастерской монастыря икона Покрова Пресвятой Богородицы (высотой 2 аршина и шириной 1 аршин и 1 вершок) была исполнена. 22 февраля между утреней и литургией её освятили и поставили так, как просили солдаты[14].

В Покшеньге, на Марьиной горе застала отца Венедикта и февральская революция. В тринадцатом номере «Архангельских епархиальных ведомостей» за 1917 год была напечатана его статья «Будущее Православной Церкви и духовенства в обновлённой России». Она была «заказана» отцу Венедикту окружным съездом духовенства Пинежского уезда.

«В настоящие дни,- пишет отец Венедикт,- дни ликвидации старого строя и полного переустройства общественной жизни; когда революция, подобно набату, прогудела над родной Россией,- страх за свою личность, жизнь и благосостояние,- заставила людей, всех званий и положений объединиться и в этом единении их сказался правильный инстинкт, ибо единение и организация – сила!»

О настроения 1917 году от февраля до октября сказано достаточно, и я не вижу нужды что-либо добавлять. Статья, по обыкновению, очень большая. После октября многое изменилось.

Домой стали возвращаться солдаты. Знакомые лица, но незнакомые люди. Отец Венедикт не мог не видеть, что народ, кого он привык называть с амвона «братья и сестры», ищет других духовных руководителей и находит их.

Высадка интервентов в Архангельске в августе 1918 года подала надежду на возвращение к прежней жизни, но для этого мало говорить – нужно было действовать. В «Пимезрае», так на новоязе тогда назывался Пинежско-Мезенско-Печёрский край, в 1919-ом году было сформировано четыре полка белой армии. Отец Венедикт тоже записался добровольцем и был назначен полковым священником в один из этих полков[15].

Собственно боевых действий ни на Мезени, ни на Пинеге к тому времени не было. Единственный бой около с. Вожгора случился ещё в восемнадцатом году. Было противостояние четырёх полков и нескольких рот ЧОНа под командованием Ионы Попова, изображавших из себя армию.

Командование Ионы было очень своеобразным. Он разбил роты на пятёрки и заставлял их совершать беспрерывные рейды перед позициями белых. За невыполнение приказа или, тем более, за дезертирство одного Иона расстреливал всю пятёрку.

Мне кажется, что одной из причин политического поражения русского духовенства было то, что священники не понимали до какой степени террора, «нечеловеческого бесчинства»[16] могут дойти их противники, люди, отринувшие Бога.

После поражения армии Миллера и его бегства заграницу и у священников была теоретическая возможность спастись, но о какой эмиграции мог думать человек, у которого семь девочек в семье? Правда, старшие, Екатерина и Наталья, уже окончили училище и учительствовали, но младшие, Вера, Надежда и Любовь в 1920-ом году были ещё совсем крохи.

Беда не ходит одна. 29 марта неожиданно при родах умирает старшая дочь Екатерина[17], Отец Венедикт ещё успел окрестить внучку Тамару (крестной матерью была матушка Антонина Фёдоровна), а через неделю после похорон дочери, 8 апреля 1920 года, он был арестован за «агитацию против советской власти». Спокойно и с достоинством отвечал в ЧКа на вопросы следователя, спокойно воспринял приговор. И 3 июля1920 года был заключён в лагерь принудительных работ на два года без права на амнистию[18].

Его прихожане, узнав об аресте батюшки, обратились к архан­гельским губернским властям с просьбой[19] об освобождении свя­щенника. «Мы, верующие много­численного населения более пяти тысяч, не можем оставаться бо­лее без пастыря», - писали они в ходатайстве. Верующим в прось­бе, естественно, отказали.

В областном архиве мне удалось обнаружить ещё одно прошение на имя Владыки Антония, касающееся от. Венедикта, - от прихожан Шеговарского прихода Шенкурского уезда[20]:

«Поручая себя Вашими молитвам просим пастырского благословения и настоящим ставим Вас в известность, епископом Павлом назначен священником в наш приход Венедикт Титов, в настоящее время отбывает наказание принудительных работ служит в губернском статистическом отделе, от Шеговарского коллектива мы подавали Н (неразборчиво) просьбу в Губернс. Исполнит. Комитет прося освободить Титова досрочно в наш приход, но нам ответили, что просьба наша отклонена, а поэтому обращаемся к Вам с просьбой, узнать будет ли Венедикт Титов отпущен к нам по окончанию срока наказания, т. к. в мае месяце окончится, если отпустят его то мы будем ожидать, третий год нет у нас священника а приход 4000 душ верующих, очень прискорбно что богослужения совершаются раз в месяц, погребения без отпева, к умирающему без напутствия, т.к. один священник на 6 приходов.

Если имеете возможность так окажите нам внимание, попросите отпустить Титова. Он очень желает к нам.

В ожидании удовлетворительного от Вас ответа Шеговарский приходской совет коллектива верующих: / подписи не разборчиво/».

Возможно, это прошение появилось не без содействия свата отца Венедикта, Николая Матвеевича Смирнова[21], священника Устьпаденьгского прихода, благочинного 1-го Шенкурского благочиния.

Через две недели в епархиальное управление поступает прошение[22] уже от самого Титова:

«В виду окончания срока заключения при лагере принудительных работ в день (?) 3-го июля с/года, настоящим прошу канцелярию Его Преосвященства приготовить мне удостоверение личности на право выезда из г. Архангельска. Дабы, по получении освобождения, я мог бы незамедлительно выехать к месту своего служения в Шеговарский приход Щенкурского уезда».

Первый арест – начало крестного пути. На последнем сохранившемся фото отца Венедикта фотограф удачно сделал фон чёрным. Фигура человека с трудом просматривается. Видно только лицо и священнический крест. Необыкновенная духовная сила во взгляде отца Венедикта - первое, что видишь на его последней фотографии.

В 1925-ом году по всей стране началась новая компания – лишения избирательных прав. К «социально опасным» относятся бывшие белогвардейцы, купцы, вообще, кто жил «от торговли», служащие полиции, священники. Торговцы и бывшие приставы писали прошения в советские органы, и, случалось, добивались своего – снимали с них «позорное пятно» лишенца. Не могу обобщать, но я сам не видел ни одного прошения священника. Они, словно, знали установку вождя, данную органам: чем больше расстреляем, тем лучше. Против их фамилий в документах никаких разъяснений – одно слово «священник», и всё всем ясно: лишить всяческих прав по определению. В списках «лишенцев» Шенкурского уезда Венедикт Титов числится под № 145.

В двадцатом году для отца Венедикта перекрыли Пинегу. В двадцать восьмом стало ясно, что ему больше не служить в приходах Шенкурского уезда. В епархиальном управлении посоветовали перебираться в Вознесенье – места знакомые, и девочек легче выучить, всё-таки город рядом.В 1928-ом году отца Венедикта снова арестовывают: «за распространение провокационный слухов», «выступал против вовлечения молодёжи в комсомол и пионеры, но за недоказанностью преступления был освобождён»[23]. Общеизвестно, как органы отпускали кого-то «за недоказанностью». В глазах читалось: «Погуляй пока. А мы тут напряжёмся, и в следующий раз…».

Речь не шла, чтобы спрятаться. Священнику на деревне не укрыться от любых глаз, и добрых и недобрых. Кого крестил, кого отпел, что сказал на проповеди – всё немедленно становилось известно и в сельсовете, и правлении колхоза, и в органах. От этой постоянной угрозы расправы и появляется тот «особый» взгляд, который мы видим на последней фотографии отца Венидикта.

Его арестовали 1 ноября 1937 года[24]. На следующий день - церковного старосту Дениса Николаевича Зеленина, церковного сторожа Наталью Николаевну Кошкину и наиболее активных прихожан Афанасия Яковлевича Перешнева и Дмитрия Александровича Зеленина[25].

Я благодарен сотрудникам архива Регионального Управления ФСБ по Архангельской области и внуку отца Венедикта Ю.П.Шишкину за то, что они дали мне возможность прочитать стенограмму допроса священника[26]:

Вопрос: Расскажите гр. Титов, что вами предпринималось для отстаивания в пользу культцеркви (Так в протоколе – Н.С.), когда её хотели от вас изъять?

Ответ: Не помню в 1934 или 35-го года ввиду того, что церковь требовала ремонта, а культверующие этого ремонта не проводили, (Прошу помнить, что это не прямая речь отца Венедикта, а его слова в пересказе следователя – Н.С.) то сельсовет объявил ему, что церковь переходит в распоряжение сельсовета, то я вместе с Председателем культверующих Цываревым Николаем Тимофеевичем и старостой церкви Перешневым Иваном Яковлевичем написали заявление в крайисполком и просили оставить церковь в пользовании верующих. Просьба наша была удовлетворена. Получив удовлетворение, мы сразу же организовали ремонт церкви. Средства на ремонт в церкви имелись. В 1937 году я снова провел ремонт нижнего этажа. За это дело я получил от церкви в зарплату 900 руб. Ни каких требований в церковь от населения не было, кроме сбора денег во время службы. Средства собираются исключительно от продажи свечей верующим.

Вопрос: Расскажите, что вы ответили на просьбу Звягиной посетить для исповедания её больную дочь в апреле 1937 года?

Ответ: Я попросил у Звягиной дать мне лошадь, которых у колхоза хватает. Пешком сходить не мог ввиду утомления.

Вопрос: В октябре 1937 года вы призывали колхозников вступать в культверующих. Расскажите об этом.

Ответ: Какой-либо компании по призыву в культверующих мы не проводили. Делали это так: я составил форму списка для сбора подписей у верующих и передал его старосте Зеленину Денису Николаевичу или церковному сторожу Кошкиной Наталье Михайловне и велел им при приходе верующих в храм объявлять и подписываться в списках. Этим путём мы завербовали(!) около двухсот человек. Такое малое количество верующих мы собрали потому, что сельсовет короткий дал срок. Если бы срок был больше, то мы собрали бы человек, может быть, 500.

Вопрос: Следствием установлено, что вы вели антисоветскую пропаганду, направленную на подрыв советской торговли.

Ответ: Это я отрицаю, не говорил.

Вопрос: Расскажите гр. Титов вашу работу по вербовке в культверующих население в дер. Пустой двор в 1936 году.

Ответ: В Пустом дворе я бывал много раз, но не помню, чтобы я призывал население к вступлению в культверующие.

Вопрос: Следствием установлено, что в проповедях произносимыми вами при отправлении службы вы проводите к-революционную агитацию.

Ответ: Это я отрицаю, так как этим не занимался.

В низу листа: Записано мне прочитано правильно.

Подпись: Титов В.В.

Ещё ниже:

Допросил: НК Приморского УНКВД АО ст. лейтенант (Не разборчиво)

Не признали себя виновными и подельники отца Венедикта, но это обстоятельство ни кого не интересовало. Все получили сроки в исправительно-трудовые лагеря.

В справке, полученной из Инфомационного центра Управления внутренних дел по Архангельской области говорится, что «Титов В.В. умер 04.04.1938 года в Кулойском исправительно-трудовом лагере»[27]. Это косвенно подтверждает существующую в семье легенду: на этапе уголовники отобрали у старика валенки, он обморозил ноги и умер от начавшейся гангрены.

Дочери отца Венедикта пытались выяснить, где это случилось, на этапе до Лявли или после неё, но их хлопоты кончились ничем. Предполагаю, что священник Венедикт Титов умер в так называемых Окуньковских лагерях, первой командировке Кулойлага, где была больница для заключённых.

А в это время органы заканчивали разгром Вознесенского прихода. После ареста священника ключи от Сретенской церкви остались у псаломщика Ианнуария Стомателя, «активного церковника». В Рождественский сочельник, 6 января 1938 года он был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации». Через день, 8 января, арестовали и жену Ианнуария Евгеньевича, Анну Ивановну. На следующий день их «судили» - тройка УНКВД приговорила обоих к расстрелу. 17 января приговор привели в исполнение.

Где – я могу сказать более определённо. Вероятно, расстрел проходил в районе Лявли. Поклонные кресты, поставленные лявленским приходом и Архангельским православным союзом промышленников и предпринимателей вдоль дороги, и обозначают эти скорбные места.

Н.Суханов.