Скачать

Т.Ф. Мельник

О первых советских лагерях принудительных работ на Архангельском Севере

(опыт систематизации источников и литературы)

Красный террор. С августа 1918 г. по февраль 1920 г. на Ар­хангельском Севере хозяйничали интервенты и белогвардейцы. С освобождением Севера и приходом в губернский центр красной армии началась расправа с врагами революции. Военный историк B.C. Малаховский на основе доступных ему архивных данных установил, что за полтора года жертвами красного террора стало 25 640 жителей Архангельской губернии¹.

Сергей Петрович Мельгунов в своей книге «Красный террор»² со ссылкой на корреспондентов «Революционной России» сооб­щает, что вскоре после ухода из Архангельска английских войск и после «торжественных похорон пустых красных гробов» начался такой террор, что город «стонал целое лето», стал «городом мерт­вых». Автор сообщает, что «в первую очередь» было убито в апреле 1920 г. 800 офицеров, которые не успели уехать в Лондон по Мур­манской железной дороге (как предлагало им правительство Мил­лера, уходившее из Архангельска на ледоколе)³. Во «вторую оче­редь» уничтожали гражданских: крестьян, кооператоров, дворян, священников и всех тех, кто так или иначе представлял «угрозу» новому режиму.

Архангельский историк Юрий Всеволодович Дойков в фондах бывшего областного партийного архива выявил списки расстрелянных, опубликованные в Известиях Архгубисполкома Совета рабо­чих, крестьянских и красноармейских депутатов и Губкома РКП(б). С указанием чинов, должностей и других данных значится 2028 фамилий, в их числе известные: Б.Н. Вуличевич (генерал-майор, командующий войсками Архангельского железнодорожного фрон­та), П.А. Баранов (генерал-лейтенант, начальник снабжения Север­ной области), В.И. Замшин (генерал-майор, начальник Онежского района), К.К. Витковский (полковник Генштаба, ВРИД начальника оперативного отдела штаба Беломорского Военного округа)⁴.

В Архангельске офицеров арестовывали под видом обязатель­ной их регистрации в советских органах. Прием с регистрацией один к одному, повторялся на Дону, на Кубани, в Крыму, в Туркес­тане. Об этом пишет С. Мельгунов: «Объявляетсярегистрация или перерегистрация для бывших офицеров, или для каких-либо кате­горий, служивших у белых. Не предвидя и не ожидая ничего плохо­го, люди, проявившие свою лояльность, идут регистрироваться, а их схватывают, в чем они явились, немедленно загоняют в вагоны и везут в Архангельские лагеря. В летних костюмчиках из Куба­ни или Крыма, без полотенца, без кусочка мыла, без смены белья, грязные, завшивленные, попадают они в архангельский климат с очень проблематическими надеждами на возможность не только получить белье и теплую одежду, но и просто известить близких о своем местонахождении... Из длинного списка офицеров, по офи­циальным сведениям отправленных на север, никогда нельзя было найти местопребывания ни одного. Ив частных беседах предста­вители Ч. К. откровенно говорили, что их нету же в живых...»

Должность председателя Архгубчека исполнял посланец Ле­нина Михаил Кедров. О его кровавой деятельности в Архангель­ске сохранилось немало свидетельств. Словами русского химика В.Н. Ипатьева, он «.лично перестрелял там немало народа» (воспо­минания опубликованы в Нью-Йорке). Словами русского социоло­га Питирима Сорокина, «врагов народа» он отправлял на тот свет в «массовом масштабе» (рассказ «На лоне природы» опубликован в Париже). Зверствами и крутой расправой была известна и секре­тарь Губревкома жена Кедрова Ревекка Пластинина-Майзель. Сло­вами русского общественного деятеля Екатерины Кусковой, Кед­ровы - «дикие палачи» (статья «Женщины-палачи» опубликована в Париже)⁵.

Расстрелы под Холмогорами. Старинный северный уездный городок Холмогоры С. Мельгунов называет в своей книге «усыпальницей» русской молодежи, а расстрелы — формой «сокрытой смертной казни». Автор пишет: «Кто туда попадает, оттуда не возвращается, ибо в огромном большинстве случаев, они бывают расстреляны»⁶. Расстрелы под Холмогорами он называет «самыми главными», то есть самыми массовыми в России. По словам авто­ра, расстреливали партиями по 10-100 человек в десяти верстах от Холмогор, «лицу, специально ездившему для нелегального обследо­вания положения заключенных на Севере, жители окружных де­ревень назвали жуткую цифру 8000 таким образом погибших». Упо­минается и день «красной расправы вХолмогорах» в сентябре 1920 г., когда было расстреляно более 200 человек из крестьян и казаков с юга, «интеллигентов почти уже не расстреливают, их мало».

Ю. Дойков в своих публикациях сообщает, что часть офицеров (из 2028 человек по спискам) расстреляна в Архангельске на Мхах, а остальных в августе 1920 г. увезли на двух баржах вверх по Се­верной Двине под Холмогоры. Людей с первой баржи высадили на остров Ельники, что напротив Верхней Койдокурьи, заставили выкопать себе могилы и расстреляли из пулеметов. На второй бар­же народ взбунтовался и стал прыгать в воду в надежде спастись вплавь, но избежать расстрела было невозможно⁷.

С. Мельгунов указывает на организаторов расстрелов под Хол­могорами весной и летом 1920 г. — чету Кедровых. Со ссылкой на корреспондента «Воля России» (1920 г.. номер 14) он пишет, что Кедров, собрав в Архангельске 1200 офицеров, «сажает их на бар­жу вблизи Холмогор и затем по ним открывает огонь из пулеме­тов до 600 было перебито!». Со ссылкой на корреспондента «Го­лос Рев. России» (1922 г., 25 марта) автор пишет, что именно жена Кедрова настояла на возвращении из Москвы всех арестованных комиссией Эйдука, и «их по частям увозят на пароходе в Холмого­ры, где раздевши, убивают их на баржах и топят в море».

Нет сомнения, что в тех расстрелах сгинул в неизвестность офи­цер Владимир Минейко, 22 лет. О нем оставила воспоминания сес­тра Ксения Петровна Гемп, почетный гражданин Архангельска. По ее словам, брата арестовали в июне 1920 г. на Пинеге, когда белых офицеров «собирали» в районе боев. Их увезли в московские Бу­тырки, но там вспыхнула эпидемия сыпняка. Часть офицеров рас­стреляли, а другую — отправили в Архангельск, причем без про­визии и воды. По прибытии в Исакогорку арестанты бросились к реке, но был дан приказ «стрелять по ногам». Раненых оставили на станции, а основную массу переправили через Северную Двину в город. Два дня, обессиленные, они лежали вповалку на пристани у холодильника. Когда их уводили из города, Ксения, как и другие провожавшие, пыталась передать брату еду. Но конвоиры не позво­лили, более того, начальник конвоя Валюшис сорвал с руки Ксении обручальное кольцо, а у бабушки снял серьги. Офицеров на двух речных пароходах и баржах увезли в Холмогоры и там расстре­ляли. Трупы скидывали в реку или зарывали. По словам К. Гемп, в район Холмогор спустя лет пятнадцать приезжали на практику студенты с преподавателями из Архангельского мединститута, со­бирали скелеты, нужные для медпрактики⁸.

В Холмогорах и окрестностях расстреливали не только тех, кто оказался или был захвачен на Севере. Созерко Артаганович Мальсагов в своей книге «Адские острова»⁹ расширяет список: «После поражения генерала Деникина и Врангеля (соответственно в конце 1919-го и в 1920-х гг.) взятые в плен белые офицеры и солдаты, а так­же гражданские лица с отвоеванных у белых территорий — муж­чины, женщины и дети — ссылались в Холмогоры этап за этапом. А после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под Стражу большевиками в количестве около 2000 человек, тоже были присланы туда. Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национально­стей и вероисповеданий, кубанские и донские казаки — все стека­лись широким потоком в Холмогоры и Пертоминск». Именно в этих населенных пунктах Архангельской губернии и были организова­ны для врагов революции лагеря принудительных работ, куда ЧК «с особой охотой и жестокостью» приговаривала к отправке.

Организация лагерей.

После революции 1917 г. все места за­ключения в РСФСР были переведены в подчинение губернских и областных советов под управление народного комиссариата юс­тиции (НКЮ). Постановлением НКЮ от 23 июля 1918 г. для от­бывания наказания в виде лишения свободы в РСФСР узаконены: дома заключения (тюрьмы), реформатории, арестные дома, земле­дельческие колонии, карательно-лечебные заведения и больницы¹⁰. В годы гражданской войны для изоляции классовых врагов в ве­дении НКВД была создана дополнительная система мест заклю­чения - чрезвычайная. В 1918 г. Постановлением СНК РСФСР от5 сентября «О красном терроре» была провозглашена организация концентрационных лагерей, которые создавались в целях концент­рации военнопленных гражданской войны и лиц, осужденных к принудительным работам". В советской России подобные лагеря появились в Муроме и Арзамасе уже в августе 1918 г. Порядок орга­низации лагерей принудительных работ (ЛПР) и статус заключен­ного были приняты в 1919 г. По Постановлению ВЦИК от 11 апре­ля «Об организации; лагерей принудительных работ» их следовало создавать при отделах управления Губисполкомов (с 17 мая 1919 г. именовались отделами принудительных работ), организовывать лагеря поручалось Губчека¹². В мае 1920 г. при создании Главного Управления принудительных работ (ГУПР) все лагеря принуди­тельных работ России были переведены в его ведение.

К 1920 г. в РСФСР находилось общих мест заключения - око­ло 300, лагерей принудительных работ — 21. На 1 января 1920 г. в ЛПР содержалось 16447 человек: военнопленные белых армий (31 процент), заложники и заключенные до конца гражданской вой­ны (13 процентов) следственные (9 процентов)¹³. Лагеря различались по типам: лагеря-распределители, концлагеря общего типа, лагеря особого назначения, лагеря для военнопленных. Режим содержа­ния в ЛПР был строже, чем в общих местах лишения свободы. Так, при побеге срок заключения мог быть увеличен в десять раз, а при повторном - дело рассматривалось в трибунале, и мог быть приме­нен расстрел. Труд арестованных использовался на обустройстве лагерей, црилагерных огородах и совхозах, строительстве дорог, лесозаготовках и др.

Официально первый советский губернский ЛПР на Севере по­явился в Шенкурске. В июле 1919 г. в этом уездном городке слу­чилось восстание, получившее всероссийскую известность. Крес­тьяне выступили против мобилизации в красную армию, а вскоре почти на полгода город оккупировали белогвардейцы и интервен­ты. В январе 1919 г. Шенкурск был освобожден, и к участникам восстания были применены крайние меры, «только» расстреляно 48 человек¹⁴. В условиях жесткого противостояния и «б виду близос­ти фронта» организация концлагеря для врагов революции была явной. В октябре 1919 г. такой лагерь был организован при отделе управления Шенкурского уездного исполкома. Лимит ограничен до 160 заключенных, так как ЛПР создавался на базе уездного.

«Необходимость организации его выдвинула сама жизнь», - го­ворил на заседании исполкома 12 августа 1919 г. заведующий отделом управления Болотов. Он предложил (на основании дирек­тивы ВЦИК о лагерях принудительных работ от 15 апреля 1919 г.) передать концлагерь «в заведывание Арх. Губ. Отдела управления или ЧК». Предложение было уместным, так как в Шенкурске в то время по причине интервенции Архангельска вынужденно базиро­вались (с февраля 1919 г. по февраль 1920 г.) и Губисполком, и Губ-чека. Но архангельские власти от приема лагеря уклонились. На заседании уездного исполкома 9 октября 1919 г. шенкуряне решили «.категорически настаивать перед Губисполкомом о немедленной передаче концентрационного лагеря от уездного отдела управле­ния в ведение Губчека». Передача состоялась в том же месяце, и Постановлением Губчека от 30 октября 1919 г. комендантом Архан­гельского губернского ЛПР назначен матрос А. Бальвич, который вступил в должность 6 декабря. На заседании президиума Губисполкома 15 декабря 1919 г. утверждена смета расходов организации и оборудования лагеря в сумме 148160 руб., первоначально в ЛПР содержалось 48 заключенных¹⁵ (из-за отсутствия теплой одежды и обуви на работы выводилась половина).

В начале мая 1920 г. Архангельский губернский ЛПР (далее ЛПР-1) вместе с заключенными был переведен из Шенкурска в Архангельск, что стало возможным с освобождением Севера и его столицы от белогвардейцев. Комендантом назначен член РКЩб) Набатов-Павловский, который возглавил и созданное Управление лагерей принудительных работ. На 29 мая 1920 г. в ЛПР-1 содержа­лось 504 человека. За четыре последующих месяца в Архангельске было открыто еще два лагеря. На 1 октября 1920 г. в ЛПР-1, ЛПР-2 и ЛПР-3 содержалось 1235 заключенных¹⁶. ЛПР-1 дислоцировался у Кузнечевского кладбища в здании бывшей богадельни Булычева, ЛПР-2 - в Исакогорке на левобережье¹⁷, ЛПР-3 - в южной части города на Быку. С 17 августа 1920 г. лагеря находились в ведении вновь созданного Архангельского губернского объединенного от­дела мест лишения свободы Архгубисполкома. К началу 1921 г. в губернии действовало пять ЛПР: Архангельский, Исакогорский, Пертоминский, Соловецкий и Холмогорский¹⁸.

История первых северных губернских ЛПР не исследована, сведения о лагерях отрывочны. Так, из косвенных источников известно, что в начале апреля 1921 г. члены Совета религиозных коллективов обратились в Губисполком за разрешением о «сборе праздничных продуктов для передачи заключенным в лагерях об­щественных принудительных работ Архангельска номер 1 и но- мер 3». Совету не отказали, и 27 апреля ВРИО начальника подот­дела принудительных работ при отделе управления Губисполкома издал приказ за номером 42: «1-го мая ввиду совпадения дня 3-го Интернационала с христианским праздником Пасхи... нахожу воз­можным предоставить некоторые льготы тем, кто пожелает выполнить обрядность, связанную с исповедуемой ими христиан­ской религией... Комендантам лагерей разрешается отпускать заключенных в церковь в первый день Пасхи и последние три дня Страстной недели под конвоем или за круговой порукой с соблю­дением мер изоляции от общения с внешним миром.. Разрешается заслуживающих полное доверие заключенных, из числа местных или ближних к г. Архангельску местностей отпускать в первые два дня Пасхи на свидание... Тем из заключенных, которых по ус­мотрению комендантов лагерей нельзя уволить, предоставить свидания с их родными и знакомыми в пределах лагеря...В первые два дня Пасхи разрешается прием передач...»¹⁹. С. В. Суворова, об­наружившая этот документ, сообщает, что почти все заключенные Архангельского ЛПР-1 получили от прихожан Успенской церкви подарки с пасхальным хлебом.

Весной 1921 г. в Архгубчека был разработан план перевода лаге­рей из губернского центра. На Президиуме Губисполкома 19 апре­ля 1921 г. решили «с открытием навигации находящиеся в Архан­гельске все лагеря перевести из Архангельска в Хомогоры»²⁰.

Холмогорский ЛПР.

С. Мальсагов в своей книге пишет, что в Холмогоры людей доставляли «из всех уголков России». Это под­тверждает и Ю. Дойков: в конце 1920 г. там оказались тысячи солдат из армий Деникина и Врангеля, доставленных с Кавказа, Крыма и др. И арестанты все продолжали прибывать: зимой 1920-1921 гг. -антибольшевистски настроенные студенты из Петрограда; в авгус­те 1921 г. — командный состав Балтийского флота и многие другие. Ю. Дойков считает, что массовые расстрелы начались с 14 марта 1921 г. в Архангельском губисправдоме, а после этого - в Холмо­горском и Пертоминском лагерях. В статье «Предшественники Соловков», со ссылкой на зарубежных авторов (С. Жабу из Парижа и А. Клингера из Берлина²'), он сообщает, что в январе-феврале 1921 г. в Холомогорах было убито 11 тыс. человек. Основанием для рас­стрела были Постановления Президиума Губисполкома и Губкома. Вот одно из них: «Принимая во внимание неисправимость озна­ченных кровавых белогвардейцев, ярую ненависть к рабоче-крес тъянской власти, усиленную их агитацию за выступление среди заключенных с связи с кронштадтскими событиями — всех рас­стрелять». По решению только шести заседаний в марте-апреле 1921 г. в Холмогорском и Пертоминском лагерях расстреляно 540 русских офицеров. Среди них: генерал-лейтенанты Марков П.А., Муравьев A.M., Протопопов П.Н., Таранов В.И.; генерал-майор Малышиханов А.В.; генералы Абрамов К.С., Гельфрейх П.О., Кос-тырев П.Н., Масловский И.А., Михайлов КН., Толстихин И.Н.; 84 полковника; князь Андронников Р.В.; войсковой старшина Го­лубев В.Я.²².

С. Мельгунов в «Красном терроре» пишет, что «до мая 1921 г. лагеря в Холмогорах, как такового, просто-напросто не было». Действительно власти официально приступили к организации в Холмогорах концлагеря-1 (далее Архангельский губернский ЛПР), лишь в мае 1921 г. Лагерь дислоцировался в южной части Холмогор на территории Успенского женского монастыря и соборного комп­лекса, отделение - в бывшем монастырском скиту в деревне Товра. Комендантом лагеря «для пользы службы» назначен 20 июня 1921 г. сотрудник 1-го разряда секретно-оперативного отдела Архгубчека Бачулис.

Об этом коменданте С. Мельгунов пишет со слов человека, ко­торый (когда слухи о «лагере смерти» дошли до Москвы) специаль­но ездил на далекий Север, чтобы выяснить, как помочь несчаст­ным людям: «Б бытность комендантом Бачулиса, человека крайне жестокого, немало людей было расстреляно за ничтожнейшие провинности. Про него рассказывают жуткие вещи. Говорят, буд­то он разделял заключенных на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток. Рассказывают, будто как-то один из за­ключенных бежал, его не могли поймать, и девять остальных были расстреляны. Затем бежавшего поймали, присудили к расстрелу, привели к вырытой могиле; комендант с бранью собственноручно ударяет его по голове так сильно, что тот, оглушенный, падает в могилу, и его, полуживого еще, засыпают землей. Этот случай был рассказан одним из надзирателей»²⁴.

Условия содержания заключенных описаны С. Мальсаговым: «Люди направлялись туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Это были никогда не отап­ливаемые, даже в самую сильную зимнюю стужу, помещения (когда температура в этих северных широтах снижалась до —50, -60 градусов по Цельсию, от 90—110° по Фаренгейту). Заключенным выдавался следующий паек: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна карто­фелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведенные муками голода до отча­яния, поедали кору на деревьях. Они вынуждены были из-за пыток и расстрелов соглашаться выполнять самую тяжелую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес. Им было категорически запрещено переписываться со своими родными или получать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничто­жались. А пища и прочее пожирались и использовались лагерной охраной». Автор пишет, что, если новоприбывший был прилично одет, его расстреливали тут же, чтобы поскорее забрать одежду. Тех, кто избежал расстрела, чекисты уничтожали непосильным трудом. Когда заключенных вели на работу мимо жилых домов, то местные бросали им хлеб. Чекисты изменили маршрут, стали во­дить колонны через густой лес и болота. За мизерный паек женщи­ны и старики работали по двенадцать часов, найти в поле гнилой картофель было большой удачей, его с жадностью сырым поедали на месте.

По словам С. Мальсагова, «высшее начальство в этих лагерях назначалось Москвой и исполняло предписания, полученные отту­да. Средний и низший персонал состоял из арестованных чекистов, которые были сосланы по причине слишком очевидного грабежа, взяточничества, пьянства и других нарушений. Эти ребята, поте­ряв выгодные должности в Чрезвычайных комиссиях центральной России, свою неимоверную злость с неописуемой жестокостью вымещали на лагерных заключенных». Особенно свирепствовал помощник коменданта лагеря поляк Квициньский, на совести ко­торого «ужасы» «Белого дома» (бывшего имения в окрестностях Холмогор, покинутого владельцами)²⁵. По распоряжению этого па­лача-садиста в доме с 1920 г. и до конца 1922 г. ежедневно расстре­ливали людей, тела казненных не убирали. За два года трупами были наполнены все помещения до самого потолка. Автор пишет: «Две тысячи матросов из Кронштадта были расстреляны в три дня. Запах разложившихся тел отравлял воздух на целые кило­метры вокруг. Смрад, который не уменьшался ни днем, ни ночью, заставлял заключенных в лагере задыхаться и даже терять со­знание. Три четверти жителей города Холмогоры оказались не в состоянии вынести все это и покинули свои дома».

Этот дом упоминает в своей книге и С. Мельгунов. Он пишет: «В Холмогорском лагере наряду с темным карцером и специальной холодной башней есть ещё особый «Белый Дом». Это специаль­ная изоляция для некоторых провинившихся. В маленькой комнате (даже без уборной) заключено бывает до 40 человек». Автор сооб­щает о больных сыпным тифом, которые валялись там без всякой помощи дней по десять до кризиса, а «некоторые просидели больше месяца, заболели тифом и кончили психическим расстройством... При безнаказанности начальства заключенным опасно жаловать­ся даже в тех редких случаях, когда это возможно».

Из книги С. Мальсагова известно о разных методах уничто­жения заключенных, которые практиковали чекисты. Например, когда прибывала новая большая партия, и появлялась острая не­обходимость в камерах, «они входили к заключенным и, указывая на будущие жертвы, произносили: один, два, три. «Один» значило, что заключенный будет расстрелян в тот же день, «два» — его расстреляют завтра, «три» —казнят послезавтра». Со ссылкой на свидетельства очевидцев автор пишет: «Около 10000 человек были расстреляны в Холмогорах и Пертоминске. Как это ни ужасно, но в этой цифре нет ничего поразительного. Ибо в течение трех лет подряд до своего расформирования эти лагеря составляли главную тюрьму всей Советской России. В огромные этапы из всех уголков европейской и азиатской России попадали те, кого по каким-либо причинам было нежелательно убивать на месте, например, все те, кто был «амнистирован» местными властями». По словам авто­ра, тысячи людей палачи утопили в Холмогорах (и Пертоминске): «В 1921 г. 4000 бывших офицеров и солдат армии Врангеля были погружены на баржу, и это судно чекисты потопили в устье Дви­ны. Те, которые были еще в состоянии удержаться на поверхнос­ти воды, были расстреляны. В 1922 г. несколько барж загрузили заключенными, которых потопили в Двине прямо на глазах у всех. Несчастные пассажиры с других, непотопленных барж, среди ко­торых было много женщин, были высажены на одном из островов около Холмогор и расстреляны из пулеметов прямо с барж. Массо­вые убийства на этом острове продолжались довольно долго. Как и «Белый дом», он был завален трупами».

В 1922 г. в Холмогорский ЛПР был заключен Василий Алексе­евич Рычков, уроженец и житель Верхних Матигор деревни Надручей. По словам его дочери Екатерины Лутковой²⁶, он был мас­теровым, грамотным, не боялся смело высказываться. Осудили по доносу на три года принудработ. В лагере делал мебель для началь­ства, столярничал в бывшей монастырской часовне, трудился на совесть, и получал иногда поблажки. По субботам его отпускали помыться в бане (до Матигор всего семь километров). Дома он по секрету сказал однажды, что их «гоняли» на реку собирать трупы, что они доверху нагружали карбасы и делали по несколько рейсов. По словам отца, баржи с врагами советской власти приходили из Архангельска, заводили их напротив Холмогор недалеко от Ухтост-рова, расстреливали прямо на баржах. Многие прыгали в реку, но их все равно добивали... В.А. Рычков умер в лагере 43 лет, реаби­литирован посмертно.

С. Мельгунов пишет в своей книге, что расстрелы под Холмогорами, «это зверство в действительности в данном случае было гуманно, ибо открытый впоследствии Холмогорский лагерь, полу­чивший наименование «Лагеря смерти» означал для заключенных медленное умирание в атмосфере полной приниженности и наси­лия». Избежавшие расстрела гибли в лагере от голода и болезней. У К. Гемп под Холмогорами расстрелян брат, а мама Надежда Ми­хайловна Минейко (выпускница Петербургской консерватории и ученица Римского-Корсакова) «за то, что играла на «фортепьянах», вместо того, чтобы идти служить народу, была посажена в Холмогорский лагерь принудработ, сгинула от тифа в 1921 г.».

В конце июля 1922 г. в Холмогоры для инспекции лагеря прибы­ла московская комиссия во главе с Фельдманом. От увиденного и услышанного Фельдман пришел в ужас. Он расстрелял комендан­та лагеря, а помощников и прочий персонал отправил для рассле­дования в столицу (но все чекисты были помилованы и получили ответственные должности в учреждениях ГПУ в южной России). Фельдман, понимая, что «белый дом» и десятки тысяч трупов - это «груз на совести Москвы», распорядился все сжечь. Но следы пре­ступлений находят до сих пор. Так, в октябре 2006 г. на территории храмового комплекса в ходе работ по прокладке кабеля была обна­ружена братская могила с останками, их упаковали в 18 мешков. В большем количестве были обнаружены останки в 1980-х гг., тог­да с трудом хватило двух телег, чтобы вывезти их и захоронить. В Холмогорском лагере находился в заключении известный российс­кий новомученик архимандрит Соловецкого монастыря Вениамин (Кононов). Православная община села Холмогоры планирует на месте обнаружения останков установить поклонный крест²⁸.

Пертоминский ЛПР.

Пертоминск находится на восточном берегу Унской губы Белого моря в ста восемнадцати верстах от Архангельска. С начала XVII в. там действовал Преображенский крестный мужской монастырь. В начале лета 1920 г. на базе мо­настыря было создано Пертоминское советское хозяйство (совхоз Пертоминский) при Архгубчека. Для организации в Пертоминск «по делам службы» был командирован 1 июня 1920 г. сотрудник Архгубчека Кораблев²⁹. В то же время С. Мальсагов пишет, что концлагерь в Пертоминске, как и в Холмогорах, советское прави­тельство открыло уже в конце 1919 г.³⁰.

Пертоминский ЛПР негласно использовался в качестве штраф­ного изолятора для заключенных других северных лагерей Губчека. Из книги С. Мельгунова известно, что только «одно упоминание о Пертоминске заставляет трепетать холмогорских заключен­ных — для них оно равносильно смертному приговору... Об условиях жизни заключенных сам по себе свидетельствует такой порази­тельный факт, что на 1200 заключенных за полгода приходится 442 смерти!... Из партии в 200 человек, отправленных туда недав­но из Холмогор, по слухам, лишь немногие уцелели»³¹.

Снабжение заключенных продуктами питания было мизерным. С. Мельгунов пишет, что им не давали хлеба и кормили «исключи­тельно сухой рыбой». По причине голода весной 1921 г. взбунто­вались матросы - отказались выходить на работу. Эту ситуацию в Губисполкоме сочли опасной. На заседании 29 апреля 1921 г. заслушали «Об отказе выйти на работу, требуя усиления пайка заключенных белогвардейцев в Пертоминском концлагере в коли­честве 70 человек, согласно списку ниже сего...» и постановили: «всех означенных 70 белогвардейцев расстрелять, действия комен­данта лагеря признать правильными и расстрел утвердить ввиду опасности их»^п.

Комендантом Пертоминского ЛПР был переведенный из Хол­могор Бачулис. О его «просторе жестокостей» в 1921-1922 гг. С. Мельгунов, со ссылкой на частное письмо³³, пишет: «Однажды в 6 час. утра выгнали всех на работу. Один из арестованных после сыпняка был настолько слаб, что упал на дворе перед отходом на работу. Комендант не поверил его слабости и, якобы, за злостную симуляцию, приказал раздеть его до нижнего белья и посадить в холодную камеру, куда набросали снегу. Больной заживо был замо­рожен». Другого больного застрелили на этапе на глазах у всех, он не успевал следовать за партией. Автор, со ссылкой на свидетеля³⁴, передает, что однажды комендант убил и ранил несколько человек прямо из окна своего дома: он увидел, как во время работы заклю­ченные сели отдохнуть (они добывали песок для построек недалеко от дома коменданта). В знак протеста была объявлена голодов­ка. По словам С. Мельгунова, расстрел на глазах у всех, иногда по «простому самодурству любого конвоира», был самым обычным явлением. Однако слухи о пертоминских ужасах дошли до Моск­вы, и из центра прибыла комиссия. В ходе проверки лагеря Бачулис был смещен, но новый комендант (уголовный матрос с «Гангута») ничем не отличался «по зверству» от старого.

Летом 1923 г. служащим Красного Креста удалось организовать в Пертоминский ЛПР провиантский поезд. В числе сопровождав­ших грузы была жена заключенного Бориса Осиповича Богданова с дочерью. Много лет спустя дочь Наталья Борисовна Богданова³⁵ описала эту поездку в книге «Мой отец — меньшевик». По ее сло­вам, в Пертоминск на пароходе «Глеб Бокий» вместе с ними ехали на свидание в лагерь жены и матери, конвойное пополнение, новые заключенные и их провожавшие. Во время шторма всех укачало. Заключенные (анархисты и эсеры) задумали разоружить конвой и повернуть пароход в Норвегию, но меньшевики их не поддержали. В Пертоминск прибыли 9 июня 1923 г., отец стоял на берегу в числе встречавших. Именно ему мать сдавала «все эти бесконечные меш­ки, бочки (большущие со сливочным маслом) и множество высоких мешков с золотистым луком, ящики... Все прибывшее богатство погрузили на тринадцать подвод и увезли». Богдановы провели в Пёртоминске полмесяца, жили в «нетюремном» доме. Девочка сво­бодно бегала по коридору второго этажа, заходила в другие комна­ты, но высовываться из окон было нельзя, а то «могут выстрелить». Там ей исполнилось семь лет, кто-то подарил морские диковины (звезды и черта), а отец - резную шкатулку, видимо, местного про­изводства. Пертоминск запомнился Наталье обилием ярких кра­сок: синее море, белые корпуса тюрьмы-монастыря, красный песок береговой линии, где они гуляли с отцом. «В действительности же, — пишет она в своей книге, — там было прескверно, особен­но зимой и весной. Место малярийное, питьевая вода ограничена, электрическое освещение практически отсутствует, книги отня­ты и выдаются по одной, врача и медикаментов нет, админист­рация груба и жестока».

Подробнее о лагере Наталья Богданова узнала лишь в 1990 г. от А.Б. Рогинского, который привез из-за рубежа письма пертомин­ских заключенных и другие документы. Так ей стало известно, что «борьба за режим велась политзаключенными Пертоминска в 1922-1923 гг. неуклонно, и приобрела очень жесткие формы вплоть до голодовок и попыток самосожжения. По требованию заклю­ченных в начале 1923 г. была удалена часть лагерной администра­ции во главе с комендантом-самодуром Бочулисом. В марте 1923 г. заключенные начали борьбу за ликвидацию Пертоминского лагеря и перевод в Архангельск. В конце июня вступивший в должность на­чальника СЛОНа Ногтев объявил о переводе не в Архангельск, а на Соловки, обещав, что там все требования заключенных о режиме будут выполнены». В 1923 г. 1 июля (через неделю после отъезда Богдановых) всех политзаключенных, около двухсот человек, пе­ревели на Соловки. Полный список опубликован с комментариями в альманахе «Звенья». Письма заключенных в английском перево­де опубликованы как «Letters from Russian Prisons» («Письма из русских тюрем»)³⁶.

Ликвидация лагерей.

Знало ли правительство о том, что про­исходит в северных лагерях? На этот вопрос отвечает в своей книге С. Мальсагов. Автор уверен «без всякого сомнения», что знало, «не могло не знать! Но, будучи заинтересованным в безжалостном уничтожении своих врагов, подлинных и мнимых, руководители Коммунистической партии ограничились лишь умыванием рук». С. Мальсагов пишет, что в начале лета 1922 г. (когда чекисты унич­тожили уже 90 процентов всех заключенных) из Холмогор сбежал один кронштадтский матрос. Ему удалось добраться до Москвы и по старым связям добиться приема во ВЦИКе. Матрос сказал Ка­линину: «Делайте со мной, что хотите, но обратите внимание на те ужасы, которые творятся в советских лагерях». Мольбы матроса выслушали снисходительно, но комиссию в Холмогоры все-таки направили.

На положение в Пертоминском ЛПР жаловалась Дзержинскому в июне 1923 г. жена заключенного Богданова. По ее же просьбе пи­сал Дзержинскому и Ю. Ларин, он предлагал послать в Пертоминск ревизию, и если факты подтвердятся, то будет «целесообразнее де­ржать представителей партий И Интернационала здесь, в Бутырках, или в какой-нибудь иной приличной тюрьме провинции»³¹.

В бывшем Центральном партийном архиве хранится немало до­кументов о положении на Севере в начале 1920-х гг. Одно из писем написано на имя председателя СНК в сентябре 1921 г. «сочувству­ющим идейному социализму» Степановым: «Многоуважаемый тов. Ленин В.И. Известно ли Вам о творимых безобразиях на Севе­ре, которые как раз дают обратные результаты в укреплении социалистического строя. Совершенные же преступления на Севере Вашим уполномоченным Михаилом Кедровым, его сподвижником бывшим председателем АрхЧК Смирновым останутся вековым памятником и укором в истории советского строительства. Та­ковой памятник неизбежно будет на острове (?Ельники) в верс­тах 70 от Архангельска, где зверски расстреляны привезенные на баржах из Холмогорского лагеря, Москвы и Кубани беззащитные люди, свыше 7000 граждан, из пулеметов, голодных, истерзанных, большинство из которых люди образованные, могущие принести своему отечеству в строительстве лишь пользу. Известно ли Вам, что вместо бывшего древнего Холмогорского женского монасты­ря учрежден концентрационный лагерь, где люди мрут от голода и холода... Пора одуматься. Довольно крови, горя и сирот... Това­рищи, остановитесь. Дайте Северу вздохнуть. Поставьте там людей порядочных, а не такую свору, какая там собралась, очис­тите не на словах, а на деле партию от преступного элемента, каким является и председатель губисполкома тов. Кулаков, и член Боговой Ив. Письмо переадресовано далее секретарю ЦК РКП (б) В. Молотову: «.Прошу Вас обратить самое серьезное внимание на деятельность ЧК и местной власти, действующих на Севере РСФСР, тем более, что указываемые гр. Степановым факты яв­ляются достоянием широких масс кошмарным образом действу­ющие на последних».

В 1922 г. распоряжением СНК от 25 июля все места заключения в РСФСР были переданы в ведение НКВД. Постановлением ВЦИК от 23 августа 1922 г. все лагеря принудительных работ были ликви­дированы или преобразованы в общие места заключения³⁹. Поста­новлением НКЮ и НКВД от 12 октября 1922 г. все места лишения свободы были переданы в ведение НКВД, руководство возложено на Главное Управление местами заключения (ГУМЗ). К концу 1922 г. все места заключения переданы в ГУМЗ НКВД, всего; исправитель­ных домов и домов лишения свободы - 207, домов заключения и тюрем - 105, сельхозколоний — 35, трудовых домов для несовер­шеннолетних - 3, больниц - 5. Общее число заключенных - 68297 человек⁴⁰. В ведении ГПУ оставлено по одной тюрьме в Москве и Петрограде, а также Северные лагеря особого назначения на 1200 заключенных. В масштабах страны такой лимит был, явно недо­статочным.

Начались поиски места для организации крупного и располо­женного изолированно лагеря. Идеальным в этом отношении оказался бывший Соловецкий монастырь со скитами на островах в Белом море, где с лета 1920 г. действовал Соловецкий ЛПР. Комен­дантом Соловецких островов 28 апреля 1920 г. назначен сотрудник для поручений 2-го разряда Архгубчека С.А. Абакумов (который в тот же день убыл «для осуществления подготовительных работ по организации на острове лагеря принудительных работ»)⁴¹. На 20 сентября 1923 г. в Соловецком ЛПР содержалось 3049 заключен­ных трех категорий (политические, контрреволюционеры, уголов­ные)⁴².

Работу по ликвидации Северных ЛПР вела комиссия Фельдма­на, уполномоченная ВЦИКом амнистировать заключенных, но из Холмогорского и Пертоминского лагерей на свободу вышли только уголовники, а остальных, по словам С. Мальсагова, еще в августе 1922 г. «под надежной охраной» перевели на Соловки. Отделение Пертоминского ЛПР размещалось там, видимо, с 1922 г. Распоря­жение о ликвидации Пертоминского лагеря-совхоза «в связи с перево­дом заключенных на Соловки» подписано Г. Бокием 25 июля 1923 г., управление лагеря переехало туда в августе 1923 г. Официально Северные ЛПР были ликвидированы Постановлением СНК СССР от 13 октября 1923 г. (протокол 15). На основе Северных ЛПР ГПУ и ГУПР НКВД РСФСР (или концентрационных лагерей, переве­денных из Архангельска, Холмогор и Пертоминска на Соловецкие острова) был организован Соловецкий ИТЛ ОПТУ (Соловецкие лагеря особого назначения, Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения ОГПУ, СЛОН, СЛАГ, Соловецкие и Ка­рело-Мурманские лагеря, СКМИТЛ) с двумя пересыльными пунк­тами в Архангельске и Кеми. При этом все «угодья, здания, живой и мертвый инвентарь» бывшего Соловецкого монастыря были без­возмездно переданы ОГПУ⁴³.